– Мой отец нарушал школьные правила?– как бы невзначай спро...

– Мой отец нарушал школьные правила?– как бы невзначай спросила Таня. Ей хотелось узнать об этом больше.

Сарданапал разгладил бороду и кашлянул в ладонь. Тане показалось, что он сделал это, пряча улыбку.

– М-м-м… «Нарушал» – не то слово. Твой отец терпеть не мог правила как таковые. Лучший способ заставить его что-нибудь сделать было сказать, что это запрещено. Причем не просто запрещено, а строго-настрого. Однажды я застал его на крыше с хорошо знакомым тебе контрабасом. Твой отец пытался улететь на Лысую Гору, к тому же, как потом выяснилось, не в первый уже раз. Помню, был большой скандал. Профессор Клопп требовал, чтобы я перевел его на темное отделение. Но, как видишь, он остался на белом, а на темное перешла его дочь… Кгхм… Да Леопольд и его контрабас гремели тогда на всю школу! Кажется, он не расставался с инструментом ни днем, ни ночью. Как-то мы обходили ночью комнаты, проверяя, не удрал ли кто воевать с нежитью (тогда была война, и все удирали на фронт), и я увидел Леопольда, спящего в обнимку с контрабасом. Даже укрытого с ним одним одеялом… М-м-м…

Таня жадно слушала академика. Ей приятно было даже не столько подтверждение, что контрабас принадлежал ее отцу (это она знала и прежде), сколько новое для нее известие, что Леопольд и контрабас были неразлучны. Значит, как и она, Леопольд разглядывал все его трещины, гладил ладонью полировку и подкручивал колки, натягивая струны. Она подумала, что всякий раз, прикасаясь к контрабасу, она прикасается к отцу.

– Да, этому контрабасу не одна сотня лет, и, кстати, полет – это лишь часть его магии. И не самая значительная,– как бы между прочим сказал академик.

В тот же миг он многозначительно взглянул на Таню. Возможно, он рассказал бы о контрабасе и Леопольде что-то еще, но внезапно ткань, закрывавшая зеркало, вспыхнула. Огонь, возникший в ее нижнем левом углу, в одно мгновение охватил всю ткань целиком и норовил дотянуться до бумаг на столе академика. Так вот что означали эти звуки и темное пятнышко! Горбун исхитрился поджечь покрывало!

– Трыгус шипелус!– крикнула Таня.

Заклинание сработало, но с опозданием – слишком яростным было пламя. От ткани остались лишь обгоревшие, чадящие душным дымом лохмотья.

Горбун с Пупырчатым Носом дребезжаще расхохотался и, поймав отражение Сарданапала, попытался оторвать у него голову. Но прежде чем ему это удалось, зеркальный академик выбросил искру, отбросившую Безумного Стекольщика за срез стекла, где он принялся мерзко скрежетать и ругаться. Отражение академика величественно запахнулось в плащ и телепортировало, вероятно, намереваясь появиться в одном из других зеркал Тибидохса.

Настоящий Сарданапал распахнул окно, чтобы дым поскорее выветрился.

– Ну вот… Третья простыня за день. И еще одна ночью! Если так пойдет и дальше, скоро придется переходить на скатерти-самобранки. У меня уже не осталось ни одной простыни. Не одолжи мне Медузия свои, я давно спал бы на голом матрасе… – печально сказал он.

– А вы попробуйте Черные Шторы! Когда зеркало стояло у нас в комнате, по-моему, Горбун Шторам не особенно нравился… – озаренная счастливой идеей, предложила Таня.

Она была уверена: Черные Шторы не позволят над собой измываться. Достаточно спросить об этом у лопухоидов из прачечной или у тети Нинели. Да и огонь им, кажется, не страшен.

Совсем недавно, убирая комнату, они с Гробыней пытались вытрясти из Штор пыль и заметили внизу, рядом с одной из кистей, вытканную серебристой нитью фразу: «Кому суждено быть повешенным, тот в пучине не сгинет и в огне не сгорит».

Академик хмыкнул.

Проект является некоммерческим и не предназначен для получения прибыли или извлечения иной материальной выгоды. Все литературные персонажи, упомянутые на страницах сайта, принадлежат Дж.К. Роулинг, Scholastic Inc, редакции Bloomsbury, и AOL/Time Warner Inc.